ЮРИЙ БЕЛОЙВАН
персональный сайт
Я не стараюсь быть разносторонней, или, как говорят
неординарной личностью. Просто хочу быть счастливым.
Счастье для меня – это гармония творчества, учёбы, здоровья,
работы и Бога. Если это есть – есть гармония, а значит, и Счастье.
Гостевая книга

Травма-2

Прошло 9 месяцев со дня операции. По всем расчетам, пластина должна восстановить сломанную кость лодыжки. Теперь ее нужно снять. Для этого – всего ничего: снова разрезать ногу, выкрутить восемь шурупов и зашить ее обратно. Все понятно, предсказуемо и легко, как воды напиться. Но как же неохота! Снятся сны про безногих людей. Книги попадались в это время. Ролики, в которых хирург кувалдой выбивает что-то из ноги пациента. Тот, правда, в наркозе и не слышит. Спит. Но смотреть невозможно. Страшно, и все.
Позвонил доктору. Договорились после праздника 12 июня, Дня России. Теперь есть такой праздник. Снова куча выходных. А 11 июня мне 50 лет. Серьезная дата. Я помню, как ездил отмечать 60 лет своего деда (у него в феврале) в деревне, в селе вернее. У нас на Украине деревень нет, у нас там села. Я бывал у деда только летом, всегда летом и никогда зимой. Меня поразили сугробы выше меня ростом и как все там скучно и серо было. Помню каких-то родственников и забитый гостями дом деда. Был юбилей. 50 лет отца и матери не помню. Я, наверное, в армии был? Или просто был пьяный и забыл? Вот теперь настал 2016 год, и мне, сделанному в 1966-м, исполнилось 50.
Когда-то, я об этом хорошо помню, двадцатилетних парней мы звали стариками. И если был где-то во дворе парень, вернее это тогда был мужик 20-25 лет, мы его звали Коля Старик или просто Старый. И все знали, что он уже старый, потому что ему много лет, уже 20. И это не шутки. Человек прошел армию и много чего повидал. И борзеть на стариков не стоит. Это не шутки. Просто они шутить не будут – покалечат, и все. И вообще, стариков надо уважать и звать стариками. Они с нами, малолетками, даже не здоровались. А если скажут что-то помочь или позовут, то это уже статус или положение среди своих пацанов. Вот так я хорошо это помню.
А теперь мне 50, и я как-то не ощущаю этой мудрости и багажа за спиной. Как был (чуть не сказал дураком), так, вообще-то, ничего не изменилось. Прошло 50 лет, и все. Просто умерли все артисты, на которых я смотрел в детстве. Жизнь изменилась, так что, если бы кто сказал в 1980-м, что будет с миром нашим через 20 лет, я бы не поверил.
Даже песня была тогда: «Я хотел бы посмотреть, посмотреть, что будет с миром нашим через двадцать лет». И там куча прикидок всяких. Мол, все люди будут то и это. И будет вечный солнца свет. Фантазия не шла дальше 20 лет. Потом были всякие фильмы, в которых действие будущего было в 2000 году. Потом в 2010-м ит.д. Было будущее и в 1999-м. «Терминатор» и «Судный день». А тут пролетело не 20, а каких-то 36 лет. И это случилось? Ну конечно, много чего случилось. Только я не верю, что 36 лет прошло и мне 50 лет.
Я их даже особо отмечать не стал. Как будто ничего особенного не произошло. Не хотелось суету устраивать. Да еще восемь шурупов вынимать сразу после праздника. Вообще не было настроения. Собрал дома семью, мама да пара близких друзей, так и провели пятый десяток.
И вот во вторник еду я ложиться на операцию. И так мне неохота. Так страшно. Не люблю я все это. Не то чтобы страшно до истерики или как-то остро страшно. Нет, не так. Очень сильно неохота, и все. А надо. Мы-то в 15 лет думаем, что в 20, а тем более в 50 нам уже не надо и мы все сами будем решать. А нет. Доктор сказал «надо» – и надо. И всем как-то насрать, что мне уже 50 и мне сильно неохота. И я уже большой, и у меня паспорт есть, и даже заграничный. Ничего подобного.
А на дворе лето еще, и обещают жару в выходные и грозы с ливнями, а мне в больницу.
И вот собираюсь я и еду. Как говорят, с вещами и документами. Дома еще говорят: «Да чего ты едешь, если операция завтра? Приедешь завтра, и сразу: бац – и готово!» Как будто я хочу туда. Мне так сказали, и я тут не решаю. Каждый день что-то такое бывает, чего не хочешь делать. Вставать, на работу ходить, зубы чистить. А приходится. Я бы месяц в 5 утра вставал, лишь бы туда не ходить. А сам думаю: может, рассосется, может, скажут, что не надо ничего. А тут еще думаю: а вдруг наркоз не зацепит, и я буду все чувствовать? Буду орать, а они не поверят. Там вода будет в шприце. Или наоборот, такое вкатят, что уже не отпустит, и ноги отнимутся.
Когда в позвоночник дают наркоз, сразу понимаю людей, которые на колясках, как им трудно. Ноги как тряпки. Три человека перекладывают в кровать с коляски. А это какие-то миллиграммы, и все. Вот думаю это все и еду.
Приехал, поселился, поговорил с доктором. Он добрый и веселый и говорит, что все будет супер. Все хорошо и несложно. А что он скажет? «Пиздец тебе! Будешь хромой теперь всю жизнь», – конечно, он так не скажет. Ему надо быть добрым и шутить. Иначе все пацыки разбегутся или расползутся, кто ходить не сможет. Эх, грехи мои тяжкие! Один кривой шаг – и целый год впечатлений и событий. Сколько я новых людей узнал и делал то, что не хочется.
«Еще с анестезиологом поговори», – советует хирург. Хорошо им, хирургам. Как говорят: «В чем разница между Богом и хирургом? Бог знает, что он не хирург». Пришел анестезиолог.
Пунктуальный, грустный человек. Впечатление, что он не очень понимает, о чем ведет речь. Говорят, у него большой опыт, но не говорят какой. В чем заключается его опыт? Спросить каждый раз стесняюсь. Вернее, не то чтобы стесняюсь, я вообще не стеснительный. Я мог бы, наверное, для дела снять трусы на Красной площади. Да, если я делаю, как хочу, то всегда получаю хороший результат, но при этом все говорят, что я грубиян и не воспитан. Когда есть цель, то что важнее – цель или мнение неудачников? И сейчас я не спрашиваю, спрашивает он. А я сижу и понимаю, что он через минуту забывает, о чем мы. Но я и сам теперь многое забываю. Я же прошу в молитве освободить от злых воспоминаний и дел злых. Не пойму, сколько ему: 65, 70? А ведь это он уколет меня завтра в спинномозговой столб. От него зависит, как я буду лежать: буду мясом или стану дергать ногами, мешая хирургу.
Поговорили, и я снова один в палате. Почему эти комнаты называют палатами? Какой в этом смысл? Если судить по еде, то уж точно не царские это палаты. Всегда думаю: почему в наших больницах такая невкусная еда? Неужели потому, что воруют? Но даже то малое, что осталось, невкусное. Может, это для того, чтобы хватало малых порций? Будет вкусно – станут просить добавки.
В коридоре отделения стоят два холодильника для еды. Родственники приносят что-то для больных. Для врачей они тоже пытаются что-то нести.
В проходе два похожих на снежного человека кавказца. Их лица по глаза заросли щетиной. Пространство от единственной брови до линии роста волос – два пальца. Эти меховые братья поймали главврача и вещают ему свое сакральное заклятие: «Тут наш родствэнник будэт лэчиться. Мы хотым с вамы, доктур, ближе познакомиться». Главный смотрит на них внимательно. Он на всех так смотрит, пытается узнать. Он специалист по суставам, а не по лицам. По суставу он бы узнал, а по лицу не может. Смотрит, смотрит. Наконец с серьезным видом говорит: «Был бы ты голубоглазой блондинкой, я бы с тобой познакомился поближе. А так чего? Приводи родственника, все сделаем. Сделаем хорошо. Но!» В этом «но», сколько в этом «но»… Весь страх мой и других людей в этом «но».
А еда, думаю, невкусная потому, что больничные повара не любят тех, для кого готовят. Им все равно. От их еды не зависит, будут ли пациенты в больнице. Это тебе не ресторан. Готовишь плохо, гостей нет. Тут это не важно, потому что гости не важны. Есть такой то ли случай, то ли анекдот. В больнице отключили на сутки воду. И, о горе! Пришлось повару кашу варить на молоке. И все заметили, какая сегодня каша вкусная. В чем же дело? Как же так? Только повар был грустный.
Мне назначили на четверг, на 12:00. Но, зная порядки, я понял, что не раньше 14:00 состоится. Пришли за мной в 15:00. Как же тяжко держаться лишних три часа, ожидая. Потом каталка, пропускник, другая каталка. Новые, вернее чистые, простыни. Белье, как тут говорят. Попалась разговорчивая сестра. «Не бойтесь»,– говорит. А я отвечаю: «Боюсь, хоть и второй раз у вас». А она обрадовалась, говорит: «Бывают люди и в 5-й, и в 6-й раз – и все равно им страшно. Это значит, вы нормальный человек. Вы хотите жить!» Ох ты, Богородице Дево, Радуйся! Благодатная Мария, Господь с тобой. Повернули набок. Анестезия. Тыкает старичок в позвоночник шприцем. «Не попаду никак! Скажете, – говорит мне, – когда ноги потеплеют». Прислушиваюсь. «Не теплеют»,– говорю ему. А он: «Они не сразу теплеют. Но тепло явное, заметите». Катетер в вену. Капельница, еще что-то влили. «Лей 0,7, – говорит, – меньше нет смысла». Потом чем-то жужжали, сверлили, шумели и пилили. Помню хорошо, но не подробно. Всего около часа. Потом опять пропускник, другая каталка. Как мешок, перекладывают трое в койку. Чтобы не обосраться за сутки, не ел. В член вставили трубку и мешок для мочи. Вставляют незаметно, а когда выдергивают, не очень. Когда зашивали, анестезиологу позвонил кто-то. Он в телефон говорит: «Я мясо куплю, еще чего надо?» Я глянул – нога на месте, успокоился.
Травма-2 Травма-2 Травма-2 Травма-2 Травма-2 Травма-2
Вечером мама ужин привезла. Котлеты. (Вот почему они тут так не могут? Просто же все.) И суп с салатом. Ночью спал почти нормально. Подушку надо брать из дома. Как камень подушка, неудобный матрац. На улице +30, а у них нет кондиционера. Так что на второй день с новостью о трех не вынутых (сломались) шурупах сбежал я домой. Самочувствие бодрое. Сам еду за рулем. Кровь на бинтах сочится. Вспоминаю, как доктор сказал о шурупах: «Да это нормально, и кровь нормально». Вспоминаю анекдот. Приходит человек к врачу, а у него в спине топор торчит. Врач говорит: «Как себя чувствуете, не мешает?» Человек с топором в спине говорит: «Да все хорошо, только побаливает слегка, когда смеюсь». Вот так и я – еду и смеюсь.
По дороге леса, съеденные под корень. Стоят сухие скелеты. Качаются и скрипят под ветром. Летом еще ничего – есть березы и другие листья. А вот осенью, зимой совсем грустно. Цельная древесина без вкраплений зеленого. Леса наши больны, и их лечить надо. Да некому. Это называется катастрофа. Что в сравнении с этим три ломаных гвоздя в костях?
Выходные дома был. Как же дома хорошо! Ленился, спал. Вспоминал. В понедельник на перевязку поехал. Снимки хотел взять. Нет в больнице пленок. Не на чем печатать. Я еще вспомнил, как сказал Армуальдычу, когда тот не попадал мне в позвоночник: «В Германии все во сне. Капнут что-то, просыпаешься, а все прошло». А он: «Так у них технологии и аппаратура в Сирии не воюют». При чем тут Сирия? Пленки наши в Сирии, что ли? Снял на айфон я все это дело. А в программе «Присма» дома сделал красивые картинки в стиле Кандинского. Все ярко, живописно и контрастно. Даже радостно как-то.
Когда ждал перевязки, у двери сидели двое – муж с женой. Нестарые люди. На полном негативе. Всех спрашивали, как им помогло лечение. Я им сказал: «Больше позитива, господа! Все зависит от вашего настроя». Так что больше позитива. Прорвемся и в этот раз.

 

Комментарии:

Оставить комментарий
вверх